пока мастер уйдет, Иван протянул Савоське свернутые купюры.

— Три сотни, за все содействие… Хватит? — дождавшись утвердительного хмыка, — и еще раз, спасибо Вам, Севостьян Игнатьич, за помощь. Я добро помню, глядишь — и Вам тоже пригожусь. От души говорю.

Все-таки он здорово помог Ивану, этот непонятный криминальный тип.

«Штехель» покосился, усмехнувшись, на него:

— Хрусты так и раскидываешь! У самого-то на кармане что останется? Сторожем-то много не заработаешь, на харчи если только. Даже на папиросы не хватит. А уж девкам на помады — и вовсе не хватит.

Но деньги взял.

— Хрусты летели и летели! А мы с тобой давно вспотели — мы танцевали модный танец «Карамболь»! — задумчиво пропел Иван, — будет день, будет и пища!

— Ты так скоро в комсомол запишешься, а Библию вспоминаешь! Товарищи не поймут! — Савоська явно троллил его.

— Может и запишусь… если возьмут. Только я их за религию агитировать не буду. Дело явно зряшное!

«Штехель» засипел, заперхал — засмеялся, значит.

— А что, Севостьян Игнатьич, Вы у нашего знакомого портного были?

— Заезжал, было дело… Только там еще — не в шубу рукав. И будет ли толк — не поймешь!

«Ну… этот тип вероятный доход мимо носа не пропустит! Здесь можно быть спокойным!»

В субботу, с утречка его опять посетила Вера.

«Все-таки в чем-то Петровна права. Вера, похоже и правда, на «передок» слаба. Но это — мне только на руку! Хотя… в данном случае — на другое, г-х-м, … место, да!»

В этот раз они не набрасывались друг на друга, как изголодавшиеся любовники. Несмотря на большое желание перейти к… делу, Иван довольно долго целовал женщину, поглаживал и ласкал ее по ногам, попе, спине. Чем и довел ее до нужной кондиции.

Потом они, по предложению Ивана, расположились на полу, на сброшенном с кровати одеяле. Вот тут он опять оторвался!

«Вот ведь! И так — нельзя, и этак — «как ты можешь такое предлагать»! Три позы! Всего три! А про минет — мне хватило только заикнуться, чуть по голове не получил! Обидно, да!».

Уже провожая женщину, он стоял у открытой форточки на кухне и курил, отдыхая.

Вера, накинув кофточку, все никак не могла подтянуть юбку, чтобы затянуть на ней завязки. Запутавшись, она что-то пыталась поправить, наклонялась, тянула юбку вверх, потом — снова опускала ее, чертыхалась.

— Ну ты помог бы, что ли! Стоит, разглядывает, да усмехается!

Иван в данный момент вовсе не усмехался, а со все возрастающим «интересом» разглядывал попу подруги.

«Эх! Ей бы чуточку поправиться! А так — формы — очень ничего! Правильная такая попа!»

Сам не понимая, что делает, Иван сделал шаг к Вере, и пристроился к ней сзади. Та, полагая, что он и правда решил ей помочь, затихла, наклонившись.

— Ты… ты что, сдурел, Ваня! Ты… не туда же! Что ты делаешь! Ты… ну-ка перестань! Я тебе говорю!

Но его уже было не остановить. Он только сильнее прижимал ее к себе, и двигался, двигался.

— Ну… давай же уж быстрее, что ли…

Потом, когда он снова закурил, сидя привалившись к печке:

— Вот же дурак! Ой, дурак какой! Совсем чокнулся!

— Извини… не удержался. Больно уж вид у тебя был сзади… аж в голове зашумело!

— Ты что… смазывал его что ли? А чем?

Иван кивнул на стоящую на столе плошку с домашней сметаной.

— Я ж и говорю — дурачина! Сметану испоганил!

Иван опешил:

— Ты чего? Я же… я же ее двумя пальцами из плошки зачерпнул! А ты что подумала?

Вера секунду смотрела на него, а потом «прыснула»:

— Ох и морда у тебя сейчас была! Ох и морда! — она, закатываясь от смеха, чуть согнулась.

«Это она так подколола меня, что ли?»

— Ну-ка пусти, — Вера отодвинула его и скрылась за занавеской, где в кухне стоял рукомойник, побрякала носиком рукомойника, поплескалась водой, через некоторое время вышла, посмотрела на него, и опять расхохоталась.

Потом Вера чуть успокоилась, и уже от двери:

— Слушай! А у тебя цыган в роду не было? — с усмешкой смотрела на него.

Иван задумался. У Елизарова — цыган точно в роду не было, а как там у Велитарского, или у Косова — Бог весть!

— Да вроде не было! А ты чего спросила-то?

— Да бабы как-то рассказывали, что вот у цыганок такой способ есть — когда баба понести не хочет, а мужу же — не откажешь, вот так они и делают. Вот я и говорю — цыган! Чтобы не вздумал даже о таком впредь думать, понял? А то — не приду больше!

Он поднялся, подошел к ней и обнял:

— Ну, прости, прости! Правда, что-то нашло… Как затмение какое! Тебе не больно?

— Больно, конечно… Ну — не сильно. Уже прошло! Но — ты меня понял, никогда больше! Понял?

— Да ладно, ладно, красивая моя! Извини. Что уж тут — если ты на меня так действуешь — аж голову теряю!

Увидев, что Вера довольно улыбнулась, потискал ее за попу и повернул к двери:

— Иди… а то — хозяйка вот-вот вернется!

В понедельник, ранним утром, поеживаясь от прохладного ветерка, переправившись на пароме через Обь, он нашел контору Лесосклада.

Тут удачно вышло — когда он спросил у Петровны про паром, она и рассказала, как туда пройти, да как он, этот паром ходит — расписание его. Оказалось, что с конца апреля и до конца октября, практически от Малой Нахаловки, где он сейчас и проживал, и, практически к Лесобирже, через Обь ходит паром.

Чтобы точно не опоздать к назначенному времени, он пошел на переправу еще к семи утра. Паром представлял собой этакую небольшую баржу, с прицепленным к ней с боку, маленьким пароходиком-буксиром.

«Ишь ты, какой «чих-пых» интересный! Маленький, даже меньше «путейца» из будущего того мира, откуда сюда свалился Елизаров. Утянет ли такую баржу?».

Меж тем на баржу, кроме людей, которых уже набралось человек двадцать пять- тридцать, заезжали телеги, и даже парочка полуторок. Но «чих-пых» справился, правда — небыстро.

Василий Тимофеевич отругал его, за то, что приперся без документов, потом — заставил записать на листке карандашом личные данные:

— Ты чем думал-то? На работу устраиваешься, а пришел без документов. Хоть метрики бы принес!

«Ага… они у меня будут только через неделю, в пятницу!». Ну — не говорить же об этом мастеру?!

— Ладно… Сейчас сам отнесу на оформление, попрошу, чтобы так записали. Но — смотри! Если что — чтобы сразу представил!

Вернулся он минут через пятнадцать:

— Так…